Джойс by Алан Кубатиев

Джойс Reviews

• 
  Max Nemtsov

  Тот редкий случай, когда я честно не знаю, что сказать. Это как столкнуться с трамвайным хамством. Или тебе в очереди нагрубили. Стоишь и охуеваешь. Поэтому нижеследующее можно отнести к «красноречию на лестнице».
  
  Итак, когда я покупал ЖЗЛ-биографию Джойса в исполнении Алана Кубатиева, у меня были, конечно, подозрения, что она несамостоятельна (ну что нового или революционного, в самом деле, тут можно открыть — все уже сто раз исследовано и описано другими). Так вот, подозрения эти не просто подтвердились. Там все гораздо, гораздо хуже. Чтобы не быть голословным, приведу всего несколько примеров — фрагменты взяты из текста наугад, вам придется мне поверить, что я не специально их подбирал, чтобы очернить фантаста-джойсоведа. На стиль можно не обращать внимания: он плох везде.
  
  Нет ни одного члена семьи Джойсов, ни одного известного ему родственника, которого он не сделал бы прототипом своей прозы. Закономерностей тут почти нет, хотя в целом те, кто носят фамилию Джойс, появляются в лучшем гриме, чем Мюрреи — члены семьи его матери. Тут Джойс следует предпочтениям своего отца, который жаловался, что имя Мюрреев вызывает у него ощущение вони, между тем как имя Джойсов благоухает. Его прямые предки не слишком разделяли это убеждение, но, как все ирландские Джойсы, претендовали на то, что происходят от прославленного клана из Голуэя, давшего имя деревне Джойс. Проверить это невозможно, но зачем отказывать им в этом невинном тщеславии?
  Отец писателя, Джон Станислаус Джойс, при частых и вынужденных новосельях первым в новое жилье обычно вносил оправленное в роскошную раму гравированное изображение герба голуэйских Джойсов. В «Улиссе» он восклицает: «Выше головы! Пусть вьется наш флаг! Алый орел, летящий в серебряном поле!» А в «Портрете художника в юности» Стивен предлагает сомневающемуся однокласснику показать семейный герб в геральдическом зале Дублинского замка… (Молодая гвардия, 2011, стр. 6)
  
  Теперь идем и сравниваем с текстом биографии Джойса Ричарда Эллманна (вторая редакция, Oxford University Press, 1982). Первая фраза, конечно, не такая, это, видимо, было бы слишком. А вот со второй начинается удивительное (сноски на источники я убираю, но они у Эллманна есть везде):
  
  His relations appear in his books under thin disguises. In general, those who bear the Joyce name appear to better advantage than those who bear the name of Murray, his mother’s family. In this treatment Joyce follows the prejudices of his father, who complained that the name of Murray stank in his nostrils at the same time that he breathed a tipsy perfume from that of Joyce. His immediate ancestors scarcely justified this preference, but, like all Irish Joyces, the family claims descent from the distinguished clan of Galway which has given its name to the Joyce country there. It is impossible to verify this claim — the earliest records show them already in Cork city — but there seems to be no reason to refuse to allow them this innocent distinction.
  Joyce’s father, John Stanislaus Joyce, owned a framed engraving of the coat arms of Galway Joyces, and he used to carry it along, grandly and quixotically, on his frequent enforced déménagements, atoning for squandering his family’s fortune by parading its putative escutcheon. Joyce represents him in Ulysses as crying out, “Head up! Keep our flag flying! An eagle gules volant in a field argent displayed,” and in A Portrait of the Artist as a Young Man Stephen offers to show a doubting classmate the family crest at the Ulster king-at-arms’ office in Dublin Castle (p. 11).
  
  Поразительно, до чего похоже работают великие умы, правда? Они не только отбирают для своих биографий одни и те же факты, но и выстраивают их по одинаковой логике, в одинаковой последовательности и даже используют почти одни и те же слова. Вот только Кубатиев, среди прочего, немножко путает местность и деревню и явно считает, что Джон Джойс (а не Саймон Дедалус) является героем романа, но это, право, мелочи… Ладно, факты — такая штука, не сочинять же Джойсу какую-нибудь другую биографию, но идем дальше. Вот, например, кусок более спекулятивный, описательный, авторский:
  
  В «Портрете художника в юности» он сплавляет воедино два отплытия из Дублина — первое, 1 декабря 1902 года, и второе, 9 октября 1904-го, когда был уже не один. Пока слово «изгнание» не вошло в его лексикон, разве что намеком в письме к леди Грегори. Джойсу изгнание понадобится как упрек всем остальным и оправдание себе. Его кумир Данте был изгнан из Флоренции, однако в этом страшном приключении таилась надежда — он долго хранил ключи от своих флорентийских дверей. Джойса никогда не вынуждали уехать и не запрещали вернуться. После своего первого отъезда он пятикратно возвращался домой. Но как только его отношения с родиной грозили улучшением, он находил новый повод их испортить и подтвердить правоту своего добровольного отсутствия. Позже он даже высказывал резкое недовольство возможной независимостью Ирландии именно потому, что она грозила переменой тех отношений, что он так тщательно выстроил между собой и родиной.
  — Вот скажи, — говорил он Фрэнку Бадгену, другу и биографу, — отчего я должен менять условия, которые придали Ирландии и мне форму и достоинство? (Кубатиев, стр. 72)
  
  This was the departure which he was to fuse, in A Portrait of the Artist, with his 1904 departure. He was not using the word “exile,” but there are hints of it in his letter to Lady Gregory. Joyce needed exile as a reproach to others and a justification of himself. His feeling of ostracism from Dublin lacked, as he was well aware, the moral decisiveness of his hero Dante’s exile from Florence, in that he kept the keys to the gate. He was neither bidden to leave nor forbidden to return, and after this first departure he was in fact to go back five times. But, like other revolutionaries, he fattened on opposition and grew thin and pale when treated with indulgence. Whenever his relations with his native land were in danger on improving, he was to find a new incident to solidify his intransigence and to reaffirm the rightness of his voluntary absence. In later life he even showed some grand resentment at the possibility of Irish independence on the grounds that it would change the relationship he had so carefully established between himself and his country. “Tell me,” he said to a friend, “why you think I ought to wish to change the conditions that gave Ireland and me a shape and a destiny.” (Ellmann, p. 109)
  
  Что это, если не чуть усушенный плохой перевод? Таинственный Бадген, кстати, — это Баджен, на чью книжку 1934 года о создании «Улисса» Эллманн ссылается, а Кубатиев не считает нужным. Ладно, посмотрим, что у нас с чистой литературой. Ну вот, к примеру, эмоциональный узел — Джойс узнает о якобы неверности Норы:
  
  Целый день он бродил по городу, а утром 8 августа написал Станислаусу, что уедет сразу, как только тот пришлет деньги. Но хранить тайну Джойс больше не мог. Вечером он кинулся к Бирну, никогда не обманывавшему его доверия, и выложил ему все. Со стонами и метаниями пересказал сказанное Косгрейвом, а Бирн ошеломленно разглядывал его. Наконец Джойс выдохся, и Бирн выложил свою версию. По ней, это был заговор Косгрейва против Джойса, а еще вероятнее — и Гогарти. Не сумев взять его уговорами, они попробовали наглую ложь и почти преуспели.
  Как только речь пошла о заговорах, Джойс ожил. Теперь его можно было переубедить. Он устыдился своей легковерности — Иисусе, клюнуть на приманку Гогарти! Пережалеть себя! Устроить такую истерику в письмах!
  Раскаяние не заставило себя ждать. (Кубатиев, стр 182-183)
  
  Что это за бессвязная графоманская пошлятина? — спросите вы, и будете правы. Потому что она такова, какой ее делает наш биограф. На самом деле эпизод выглядит так, следите за руками:
  
  All that day he walked around Dublin in horror, and on the morning of August 8 he wrote Stanislaus without explanation that his business in Dublin was ended; he would leave, he said with less dignity, as soon as the money arrived for his fare. But he could no longer keep his secret to himself. That afternoon he went again to 7 Eccles Street to call on Byrne, a friend in whose good will and discretion he had once trusted completely. Byrne had never violated his confidence, and to him Joyce now bared his distress. Joyce “wept and groaned and gesticulated in futile impotence” as he related Cosgrave’s story. Byrne wrote later that he had he had never “seen a human being so shattered.” When Joyce had finished, Byrne, a great discoverer too of conspiracies, rendered an unhesitating verdict. Cosgrave’s brag was “a blasted lie.” It was probably the second stage in a joint plot of Cosgrave and Gogarty to wreck Joyce’s life, he said; Gogarty having failed in his attempt in cajolery, the pair had decided to try slander. Byrne’s explanation could not have been more fortunate: as long as there was treachery somewhere, and especially if Gogarty was somehow involved in it, Joyce could be persuaded of Nora’s innocence. He began to feel ashamed of himself and grateful to Byrne, whose trust in Nora and distrust of Cosgrave were so much more appropriate than his own hysterical self-pity.
  It was time to repent… (Ellmann, p. 281)
  
  Здорово, да? Если такое вот называть «творческой обработкой», то таковой же можно считать, на мой взгляд, и переделку угнанной машины. От нового слоя краски и прилепленных кое-как молдингов она не перестает быть украденной.
  
  И так далее. Какую страницу ни возьми, выясняется, что она списана у Эллманна, чуть сокращена, ухудшена скверными оборотами, дополнена упоминаниями известных нашему «биографу» писателей, которых нет (и не могло быть) у Эллманна (впрочем они редки), например, Бунина — явно лишь потому, что у обоих писателей было детство, — или Парандовского (последнее ввело меня вообще в пароксизмы неконтролируемого хохота, стр. 473: «Ян Парандовский, много и с упоением рассказавший о внешних механизмах, заводящий главный писательский мотор, не писал, насколько помнится, почти ничего о Джойсе». Что помешало автору упомянуть миллионы других людей, не писавших о Джойсе, для меня так и осталось загадкой — бумага бы и это стерпела, а гонорар был бы значительно выше), оживлена инсценировками диалогов в духе художественной самодеятельности клуба резинщиков. Но все это, как становится понятно, все лишь обычная маскировка гаденького литературного воровства (структура этого бумажного продукта, кстати, тоже полностью соответствует биографии Эллманна, разве что главам приделаны другие названия).
  
  Список литературы-то в конце приводится, и Эллманн �� нем есть, как не быть, но ни в одном месте не упоминается, что Эллманн разрешил нашему «джойсоведу» брать и уродовать ВСЮ свою книгу как явно единственный источник этой «биографии». На мой взгляд, честнее было бы просто перевести Эллманна (что давно пора сделать), а не выдавать его книгу за свою.
  
  Возникают, само собой вопросы. К «автору» (я честно не знаю, как назвать Кубатиева, он даже не компилятор; плагиатор, наверное, будет уместно): На что он рассчитывал? Неужели он думал, что воровство в таких крупных размерах сойдет ему с рук? Неужели он держит все читающее на русском языке население за идиотов? И, что, разумеется, мелочь, я где-то в сети видел упоминание в то ли рецензии, то ли каком-то триумфальном интервью Кубатиева, что эту биографию-де пришлось сократить, а материала у него гораздо больше, и вообще издатель настоял на таком вот маленьком объеме. Что-то в этом духе, сейчас мне лень искать. Так вот вопрос: означает ли это, что если б не строгое издательство, нас бы одарили НЕСОКРАЩЕННЫМ плохим переводом книги Эллманна, изданным под фамилией Кубатиева?
  
  Дальше: Куда смотрел редактор этого писчебумажного продукта В. В. Эрлихман, и если он не в курсе, что его фамилией подписан плагиат, то какова кадровая политика издательства? А если в курсе, то не является ли он сообщником и пособником? Сознает ли издательство «Молодая гвардия», что́ за произведение они выпустили тиражом 5000 экз.? Отдает ли оно себе отчет, что выступает в данном случае перекупщиком краденого? Нет, то, что они вернут вложенные средства, я как-то не сомневаюсь, в МДК это произведение стоило 565 рублей. Но мне еще интересно, не вся ли серия ЖЗЛ у них теперь такая? И вот это по-настоящему завораживающий вопрос.
  
  В общем, я предупредил. Жаловаться я на Кубатиева, конечно, ни в какие компетентные органы не буду, мне есть чем заняться и без него, а Диссернета для плагиаторов-джойсоведов, по-моему, еще не изобрели. Кому охота — возьмите обе книжки и «сличайте, сличайте» (с). Можно заказать текстологическую экспертизу, если кому-то это нужно. По моей оценке, процент совпадений, как дословных, так и слегка замаскированных, будет очень велик. Было бы время — поиграли бы в увлекательную игру: вы мне пассаж из Кубатиева, я вам — источник его у Эллманна. Но что-то некогда мне — и очень противно. Как в очереди нахамили.
• 
  Олег Шинкаренко

  Yes, Alan Kubatiev stole that Joyce's bio from others foreign authors as Russians stole Crimea from Ukraine. Russians usually steal everything thay can, so they are.